Разговор сегодня о том, что такое фейки и почему они опасны. Наш собеседник — Андрей Викторович Манойло, российский политолог, кандидат физико-математических наук, доктор политических наук, профессор МГУ имени М. В. Ломоносова.
— Андрей Викторович, мой первый вопрос будет связан с информацией, которая совсем недавно прогремела во всех медиа: речь про заявление Каи Каллас, представителя ЕС, которая сообщила, что Россия за последние 100 лет напала на 19 стран. Оно вызвало просто бурю обсуждений в интернете. Не будем оценивать правдивость самой реплики, интересно другое: скажите, официальные лица, представители стран и ведомств, могут стать источниками фейков?
— Смотря, какие лица и какую информацию они распространяют. Это могут быть и фейки, то есть заведомо ложная или частично ложная информация резонансного характера, которая предназначена для того, чтобы сделать ажиотаж вокруг реального или мнимого информационного повода. А может быть и дезинформация в любой форме, сознательная, бессознательная, сделанная умышленно или по неосторожности. Как, впрочем, возможно, и распространение правдивой информации.
— А в чем разница между дезинформацией и фейком? Первое лично у меня почему-то четко ассоциациируется со Штирлицем, с разведкой, которая использовала этот инструмент со времен, что называется, «царя Гороха», а второй, кажется, продуктом 21 века — эпохи интернета.
— Разница на самом деле невелика. Дезинформация — это сведения заведомо ложного характера, маскирующиеся под информацию правдивую и объективную, предназначенные для сознательного введения в заблуждение того самого лица или группы лиц, для которых эта дезинформация предназначена. Иначе говоря, обыкновенное вранье, обман, выдумка или фантазия становится дезинформацией, если появляется умышленно. При этом дезинформация может иметь различные формы. Это могут быть текстовые сообщения, могут быть видеосообщения, это может быть информация вирусного характера, то есть предназначенная для скрытого управления подсознанием и поведением человека через воздействие на его эмоциональную сферу. И фейки — это как раз одна из форм и видов упаковки дезинформации.
— А в чем же отличие?
— Если рассматривать структуру фейков, то это особый вид дезинформации, которая сделана именно в формате новостного сообщения, то есть создана по тем самым законам, по которым делают сейчас все новости в интернете и которые обеспечивают попадание фейков в ленты новостей, а также их дальнейшее распространение по всем информационным агентствам, средствам массовой информации и соцсетям. Одна из обязательных черт фейков — броские, кликабельные заголовки, которые принято называть кликбейтами.
— А бывает так, что слух или чья-то больная фантазия становятся дезинформацией?
— Еще один признак дезинформации в том, что у нее должен быть умысел и автор, то есть тот, кто ее запускает. Но это совершенно не означает, конечно, что какие-нибудь фантазии или шутки, или хохмы, которые могут ходить в соцсетях и которые кто-нибудь придумал просто, чтобы пошутить или кого-нибудь «наколоть», допустим, не преследуя при этом никаких стратегических, глобальных целей, не могут быть использованы в качестве дезинформации. Но для того, чтобы шутка или хохма стала дезинформацией или фейком, необходимо, чтобы нашелся тот самый субъект, который бы подхватил, использовал, модифицировал исходный «слух» или шутку и запустил бы это по каналам коммуникации с определенной целью. В результате бывает такое, что сначала все смеются, а потом становится не до смеха.
— То есть четкая цель тоже является обязательным признаком такого сообщения?
— У любой дезинформации всегда есть определённая цепь. Допустим, если вбрасывается фейк о какой-нибудь страшной или ложной угрозе: например, что Россия всем угрожает, на 19 стран напала, следующим будешь ты, то предполагается, что это делается не ради искусства и не ради развлечения, поскольку это всё равно деньги, которые вкладываются в организацию подобного рода фейковых кампаний. А, значит, прогнозируется конкретный результат: где-то начнется паника, где-то пойдёт цепная реакция. Для этого необходимо, чтобы дезинформация была очень хорошо заточена под те самые триггеры, которые при срабатывании оказывают на общество будоражащее, возбуждающее воздействие. И поэтому далеко не всякие хохмы, которые ходят в интернете, даже если они получили определённый разгон и популярность, годятся для того, чтобы их потом преобразовать в фейк.
— Вы так говорите об этом, как будто существуют специалисты, профессионалы, создающие фейки, например.
— Они действительно существуют. Дезинформацию или фейки делают специально, конструируют таким образом, чтобы они были точно направлены на болевые точки индивидуального сознания конкретных лиц или на болевые точки общества в целом.
— Слушайте, ну это же означает, что авторы не только профессионалы в написании, но и психологи, да?
— Те, кто занимаются серьёзной дезинформацией, — профессионалы с очень хорошим образованием. В первую очередь не техническим, а именно психологическим. Потому что дезинформация и всё, что с ней связано, процентов на 95 — это именно прикладная психология. Знание психики человека, того, как она реагирует сознательно, бессознательно на уровне программ, инстинктов, рефлексов, — это то, чем подобного рода специалисты владеют в совершенстве. Точно то же самое используется и в межгосударственных информационных войнах. Потому что информационные войны на 90 процентов — это именно прикладная психология, это информационные операции, которые представляют собой оперативные комбинации на каналах открытых телекоммуникационных сетей. Это особый вид вооружённого конфликта. И активно в таком случае информацию используют разведки, которые действуют на территории других стран и продвигают интересы тех стран, на которые они работают. Поэтому дезинформирование — это один из важных инструментов современной разведдеятельности. И здесь уместнее, конечно, вспоминать не Штирлица, а книгу Юлиана Семёнова и одноимённый фильм «ТАСС уполномочен заявить…», фактически инструкцию по разведывательной деятельности.
— Как я понимаю, дезинформационные технологии постоянно совершенствуются. И фейк — это новый этап?
— Если говорить о самом термине и его широком распространении, то это 2016 год, время выборов президента Соединенных Штатов, когда в ходе избирательной кампании появилась одна особенность: дезинформационные сообщения приобрели вирусный характер, то есть стали эмоциональным кодом. Это когда транслируются не сведения, данные, цифры какие-нибудь, описывающие события, а эмоции, которые испытал конкретный человек, увидев это событие. Вот это и называется эмоциональное кодирование. Причем эмоции передаются по особому каналу, при взаимодействии с людьми, бессознательно, с помощью механизма, который у психологов имеет название «механизм психологического заражения». Один человек видит, считывает, чувствует возбуждение другого человека, и через секунду это состояние передается ему. Так действует механизм вирусного информационного заражения, который распространяется как лесной пожар, он крайне опасен.
— Все, что вы описываете, мне кажется, было и раньше…
— Конечно, но именно во время кампании 2016 года в США вирусные сообщения нашли вирусные технологии их распространения. То есть приобрели форму достоверных новостей в формате новостных публикаций, которые распространялись по сети. И произошла технологическая революция в области дезинформации. Благодаря этому фейки на некоторое время стали абсолютным оружием, их боялись, потому что непонятно было, как перехватывать информационную волну, которая поднимается на волне эмоций и точно так же на эмоциях передается со скоростью лесного пожара. И вот тогда этот термин — «фейк-ньюс» — получил широкое распространение.
— У нас в Тверской области, например, еще до 2016 года распространялись «новости» про то, что «в Твери упал памятник Ленину» или что «в супермаркете в апельсинах была змея, и она укусила покупательницу». Это не фейки?
— Между информационными вбросами и дезинформацией, как вы помните, есть разница, и она в умысле. Если информация, например, про апельсины была кому-то выгодна, значит, это был фейк. Вероятно, фейковые сообщения имели распространение и до 2016 года, но именно тогда, в симбиозе формата и канала распространения, они приобрели настоящий масштаб и силу.
— В чём опасность фейков? Почему вы сравнили их с лесным пожаром?
— Фейки вирусного типа воздействуют на подсознание человека. Сознание при этом отключается в тот самый момент, когда человек сильно пугается того, что он узнал, и переходит в возбуждённое состояние, в этом состоянии эмоциональное подавляет рациональное. И человек оказывается во власти эмоций, перестаёт контролировать себя и включается в разного рода стихийные движения, вливается в толпу, не отдавая себе отчёта, мечется. Иначе говоря, с помощью фейков управлять человеком нельзя в принципе, они предназначены только для создания ажиотажа. А вот ажиотаж затем можно, в зависимости от того, какие цели преследуются, трансформировать, преобразовать, в любое стихийное массовое движение, где люди двигаются, а не думают.
— То есть, чтобы справляться с фейками, достаточно думать? Проверять информацию? Как вообще это победить?
— Ну, проверять всё, что ты читаешь, если это, допустим, не часть твоей профессиональной деятельности, в принципе, невозможно — даже для людей бдительных, грамотных и знающих, что это надо делать. Поэтому где-нибудь обязательно что-нибудь оказывается недосмотренным, и где-нибудь обязательно что-нибудь через щелочку просочится и проскочит. Что касается того, как научились справляться с фейками, то, судя по статистике, количество фейков не уменьшается и даже растёт заметными темпами, а, значит, эффективных методов влияния на фейки в настоящий момент нет. Либо как-то не так борются, либо борются, но не с тем.
— Иначе говоря, ничего не меняется…
— Почему же. Точки приложения фейков, особенно если это политические фейки, несколько поменялись. Какие-то триггеры перестали быть таковыми, к каким-то мы стали менее чувствительны. Это обычный эволюционный процесс.
— А какие болевые точки существуют сейчас, на ваш взгляд?
— Во-первых, не будем подсказывать, какие болевые точки есть. А во-вторых, упоминание сейчас болевых точек несет в себе большие риски, в том числе в плане ответственности перед законом.
— Опровержение — это единственный метод работы с фейками?
— Нет, этот метод не единственный. Более того, опровержение фейков — это, конечно, хорошо, но часто только на уровне идеи. А с точки зрения исполнения далеко не всегда полезно, потому что часто это выглядит следующим образом. Прилетает какой-нибудь фейк, в котором зашит один, два или три диверсионных нарратива. Фейк прилетает по какому-нибудь каналу (или нескольким) в сетях, но поскольку информации сейчас много, каналы конкурируют, их охват тоже невелик, и даже в тех случаях, когда каналы большие, нередко аудиторию этих каналов в реальности составляют одни и те же люди. При таких условиях фейк, если его не обнаружили и не обратили на него внимания, прочитали бы человек 100–150 (при полной пассивности таков охват подавляющего большинства фейков), но если его подхватили и вытащили, особенно на телевидение, в какую-нибудь программу, на ток-шоу, допустим, и там его разоблачили, собрав при этом потертых жизнью, побитых молью экспертов, то этот фейк получит разгон, и его увидят миллионы. То есть задача автора фейка будет выполнена, цель достигнута.
— Почему?
— Потому что невозможно разоблачить фейк, не воспроизведя его от начала и до конца. И, значит, все нарративы сработают. А на разоблачение никто, как правило, внимания уже не обратит. В практике современных информационных операций это называется использованием каналов коммуникации противника втемную. Также работают и перепечатки из разного рода иностранной прессы: всё, что написали в New York Times, предположим, оказало воздействие на сознание нашей аудитории. И на подсознание тоже. Что надо — модифицировано, что должно — искажено. Тем временем, в большинстве стран коллективного Запада действует запрет на перепечатывание любых материалов из российских газет. Таким образом, они ставят фильтры, у них стена для распространения нашей пропаганды.
— Вы за такой запрет в России, я правильно поняла?
— Я за то, чтобы наконец-то началась реальная работа в этой области, а не подмена или имитация деятельности. А у нас борьба с фейками на 90 процентов — это имитация. И вообще говоря, браться за вражеские фейки надо в том случае, если эта информация чрезвычайно опасна, и видно, что она непременно приведёт к подъёму информационной волны, которая понесёт этот фейк по всем каналам. Вот если есть первые признаки подъёма этой информационной волны, тогда её надо сбивать, и не просто разоблачать фейк, а строить встречную информационную волну. И не ради отчёта и галочки. То есть все эти угрозы нужно оценивать вместе со специализированными структурами.
— Иначе говоря, побороть это как явление нельзя?
— Явление не исчезнет, в принципе, потому что дезинформация — это одна из форм коммуникации. А фейки через какое-то время поменяют свою структуру точно так же, как они поменяли ее в 2016 году. Затем был этап, когда появились цифровые копии личностей, они начали широко использоваться в дезинформировании. А сейчас фейки, вероятно, получат новую модификацию, осуществив спайку с искусственным интеллектом.
— Разве это не произошло уже?
— Я говорю о массовых фактах. Вот когда появится массовый результат, и когда это станет обыденностью, а не отдельными шокирующими событиями, тогда можно будет говорить о том, что эта спайка произошла. В любом случае, они эволюционируют, и через какое-то время фейки будущего станут совершенно не похожи на фейки настоящего — того времени, когда мы с вами живем.
Есть еще один момент. Все фейки жизнеспособны, пока существует тот стиль и формат, которым сегодня пишут новости. Потому что они маскируются, то есть мимикрируют под новости. Но если это поменяется в СМИ, то исчезнут и эти фейки, которые паразитировали за счет реальной информации.
Текст: Ольга Вересова