Текст: Александр Харченко
- Еще раз про маразм… а не про любовь. Хотя название фильма «Мухаббат» (режиссер Олег Фомин) так и переводится. Почему еще раз? Потому что за три месяца до «мухаббата» зрители познакомились с другим мини-сериалом – «Крепость Бадабер» (режиссер Кирилл Беливич), тоже посвященным афганской войне. «Биографический» к ней интерес дает мне право лаконично оценить оба «кинотворения»: маразм. Что вообще-то комментариев не предполагает. Но если без них не обойтись, тогда…
Так начал наш телефонный разговор ветеран афганской войны (в 1987-1989 годах майор Подопригора – офицер штаба 5 гвардейской мотострелковой дивизии Ограниченного контингента советских войск в Афганистане), а теперь полковник запаса Борис Подопригора из Санкт-Петербурга. Борис Александрович был последним «шурави», который вышел из Афганистана в районе Кушки. Это про него 15 февраля 1989 года военный наблюдатель ООН из Канады заявил журналистам: «Насколько мне известно, в западной части Афганистана советских войск не осталось». В литературном мире Подопригора известен как автор ряда поэтических сборников и соавтор одного из лучших, по моему мнению, сериалов об афганской войне «Честь имею», рассказывающего о подвиге в Чечне 6-й роты псковских десантников.
И вот какими мыслями поделился со мной в прошлом выпускник Военного института иностранных языков (ВИИЯ) Б.Подопригора.
- Начну с того, что года три назад на пике читательского внимания к нашему с Андреем Константиновым афганскому роману «Если кто меня слышит» у меня состоялся телефонный разговор с собеседником, представившимся узнаваемой кинематографической фамилией. Мне были заданы несколько странных вопросов: мог ли курсант военного института быть старше 30 лет? (а если он уходил в академический отпуск?), существовали ли в нашем афганском контингенте штрафные роты? Или еще интереснее: могла ли подруга воина-интернационалиста приехать в Афганистан, чтобы вдвоем попутешествовать по этой стране? Встретив мое, мягко говоря, недоумение, а заодно узнав о моем тогдашнем местожительстве - в Карелии (Подопригора находился в Петрозаводске в длительной командировке – прим. авт.), собеседник дал понять, что найдет более осведомленного консультанта, притом, в Москве, а не на «задворках империи». И напоследок, помнится, пожелал удачной рыбалки. Теперь я понимаю, что оказался, так сказать, на дальних подступах к ныне «киносодеянному» и жалею, что не среагировал на готовящуюся фальшивку.
Еще одно обстоятельство, также имевшее отношение к давешнему разговору, мне представляется более важным. Дело в том, что судьбы выпускников Военного Краснознаменного института (ранее известного как ВИИЯ – прим. авт.), давно заслуживают литературного и кинематографического осмысления. Причем, выбор жанров повествования может быть предельно широким – от историко-эпического до детективного. Многие из моих коллег-переводчиков выросли в ученых, дипломатов, политиков, иных профессионалов высшего уровня, не говоря о том, что большинство виияковцев прошли по несколько «горячих» точек - часто еще до получения диплома. Поэтому упоминание в «киномухаббате» самого института, пусть и его юридического факультета, требует уважения хотя бы к ауре, в которой воспитывались, например, непревзойденный переводчик генеральных секретарей Виктор Суходрев, писатель Аркадий Стругацкий, журналист-международник Всеволод Овчинников и многие другие, не уступающие им в известности.
Мы вот о чем: кинотворец, берущийся даже за военно-романтическую тему, должен чувствовать разницу между самым боевым и интеллектуально емким военным вузом советского времени и, образно говоря, курсами по служебному собаководству! Если этой разницы он не улавливает, то не заждались ли его «мухтары»? Ибо и дрессировщик вправе рассчитывать на более вдумчивое отношение к своему внутреннему миру.
И, пожалуй, главное: приближаются 30-летие вывода наших войск из Афганистана, 25-летие начала чеченского лихолетья. Понятно желание многих кино- и литературных творцов подвести полюбившийся им сюжет под памятную дату нашей недавней истории. Ведь о Великой Отечественной, тем более Гражданской – мало кто скажет что-то новое, тем более убедительное. Только такое вот, «творческое приспособленчество» убивает Память. Живую - для еще многочисленных наших сограждан, кому не все равно, что еще осветит замутненный телеэкран. Самому участнику-очевидцу редко предоставляется возможность рассказать миллионам, как это было. Да и конец 80-х-начало 90-х оказались не лучшим временем для формирования о том же Афгане даже «народно-памятных» представлений. Солдатам Победы в этом смысле повезло больше. Тем временем шустрый киноделец уже спешит со своей «мухаббат»-версией. Ему, по большому счету, наплевать на Историю. Ту, что соткана из воспоминаний, чувств, надежд, трагедий, слез невесты, катящихся на улыбку, и проклятий вдовы, всего, что не коснулось его самого, но о чем он «врет как свидетель».
Коль скоро самая «афганская» оценка фильма звучит как «бред больного гепатитом», нужно ли говорить об отдельных сценах? Не о том речь, что «горы с афганским оскалом» совсем не похожи на Осетию, где, судя по анонсу, проходили съемки. И не про то, что в 1984 году, как бредят кинотворцы, никакого Наджибуллы во главе страны не было – он возглавил Афганистан в конце 87-го и до середины 88-го назывался Наджибом, а лекарства, поданные как политически окрашенная контрабанда, поступали афганцам (а через них, увы, и моджахедам) совершенно легально – их шурави привозили в кишлаки ради установления полезных контактов с местным населением.
И никогда граждане Афганистана не работали в наших воинских частях. И никаких курсантов (кроме переводчиков) в Афгане не было. А Ташкент на офицерском жаргоне называли «оперой» - по позывному штаба ТуркВО. И советник самого Михаила Горбачева, который, кстати, пришел к власти годом позже, никогда бы не допустил самокомандирования своего сына в ограниченный контингент. Если он, конечно, не предатель. Хотя при сущностном рассмотрении сюжета это, конечно же, детали. Если бы авторам удалось передать пусть художественную, но правду…
Но правда состоит в предательском извращении духа времени и места, которыми, повторю, живут еще многие «афганцы» и их близкие. Ну, а любовные на этом кинофоне терзания (ходульные как набившие оскомину сцены с понятыми, вытирающими руки о фартук-подол) дешевле ограничить пространством уютной дачи одного из кинотворцов. Там и изощряйтесь. Только не трожь обугленную память Нашего Афгана! Какую память? Например, такую: досрочно вернувшийся из Союза отпускник - пьяный, плачущий, потом натужно смеющийся и снова рыдающий: «приехал домой, а у жены последняя стадия… рак (и зачем мне врала?), «езжай, говорит, обратно, не хочу, чтобы ты видел меня мертвой», а сама смеется – «запомни меня такой» - может, надо было остаться?»…
Беда в другом: какой опыт, по замыслу кинотворцов, вынесет зритель? Про то, что диссидентский флер вкупе с властной вседозволенностью раскроет любые любовные шлюзы? Правда, актуально и поучительно? Особенно сегодня. Еще пара-тройка подобных «мухаббатов» и современники поверят, что 40-я армия в Афганистане (только ли там? и только ли она?) представляла собой воистину ограниченный контингент похотливых идиотов и безмозглых авантюристов. И, поверьте, найдутся те, кто ради этого стерпит обвинение в маразме. Ибо на кону - богатый улов.
В Афганистане воевали 3 280 наших земляков. Что подумали они, посмотрев «Операцию Мухаббат»? Или телеэкран стал фоном, чтобы вспомнить настоящий Афган, боевых друзей и помянуть тех, кто не вернулся из-за Аму-Дарьи? В Тверской области их 107.
Третий тост! Стоя! Молча!
Новости Твери и городов Тверской области —
в Телеграм, в ОК и Вконтакте
Подписаться
Читайте также
Поделиться
Подписаться
